Неточные совпадения
Он бросился стремглав на топор (это был топор) и вытащил его из-под лавки, где он
лежал между двумя поленами; тут же, не выходя, прикрепил его к петле, обе руки засунул
в карманы и вышел из дворницкой; никто не заметил!
Опуская сдачу
в карман, я ощупал рукою, что мой неразменный рубль целехонек и уже опять
лежит там, как было до покупки.
Осторожно, не делая резких движений, Самгин вынул портсигар, папиросу, — спичек
в кармане не оказалось, спички
лежали на столе. Тогда он, спрятав портсигар, бросил папиросу на стол и сунул руки
в карманы. Стоять среди комнаты было глупо, но двигаться не хотелось, — он стоял и прислушивался к непривычному ощущению грустной, но приятной легкости.
Затем он вспомнил, что
в кармане его
лежит письмо матери, полученное днем; немногословное письмо это, написанное с алгебраической точностью, сообщает, что культурные люди обязаны работать, что она хочет открыть
в городе музыкальную школу, а Варавка намерен издавать газету и пройти
в городские головы. Лидия будет дочерью городского головы. Возможно, что, со временем, он расскажет ей роман с Нехаевой; об этом лучше всего рассказать
в комическом тоне.
На поясе и
в карманах висело и
лежало множество ключей, так что бабушку, как гремучую змею, можно было слышать издали, когда она идет по двору или по саду.
У Леонтия, напротив, билась
в знаниях своя жизнь, хотя прошлая, но живая. Он открытыми глазами смотрел
в минувшее. За строкой он видел другую строку. К древнему кубку приделывал и пир, на котором из него пили, к монете —
карман,
в котором она
лежала.
Но холодно; я прятал руки
в рукава или за пазуху, по
карманам, носы у нас посинели. Мы осмотрели, подойдя вплоть к берегу, прекрасную бухту, которая
лежит налево, как только входишь с моря на первый рейд. Я прежде не видал ее, когда мы входили: тогда я занят был рассматриванием ближних берегов, батарей и холмов.
На нем
лежали окровавленный шелковый белый халат Федора Павловича, роковой медный пестик, коим было совершено предполагаемое убийство, рубашка Мити с запачканным кровью рукавом, его сюртук весь
в кровавых пятнах сзади на месте
кармана,
в который он сунул тогда свой весь мокрый от крови платок, самый платок, весь заскорузлый от крови, теперь уже совсем пожелтевший, пистолет, заряженный для самоубийства Митей у Перхотина и отобранный у него тихонько
в Мокром Трифоном Борисовичем, конверт с надписью,
в котором были приготовлены для Грушеньки три тысячи, и розовая тоненькая ленточка, которою он был обвязан, и прочие многие предметы, которых и не упомню.
(Говоря «вот тут», Дмитрий Федорович ударял себя кулаком по груди и с таким странным видом, как будто бесчестие
лежало и сохранялось именно тут на груди его,
в каком-то месте,
в кармане может быть, или на шее висело зашитое.)
И странно было ему это мгновениями: ведь уж написан был им самим себе приговор пером на бумаге: «казню себя и наказую»; и бумажка
лежала тут,
в кармане его, приготовленная; ведь уж заряжен пистолет, ведь уж решил же он, как встретит он завтра первый горячий луч «Феба златокудрого», а между тем с прежним, со всем стоявшим сзади и мучившим его, все-таки нельзя было рассчитаться, чувствовал он это до мучения, и мысль о том впивалась
в его душу отчаянием.
Раз случилось, что Федор Павлович, пьяненький, обронил на собственном дворе
в грязи три радужные бумажки, которые только что получил, и хватился их на другой только день: только что бросился искать по
карманам, а радужные вдруг уже
лежат у него все три на столе.
Еврейский мальчик, бежавший
в ремесленное училище; сапожный ученик с выпачканным лицом и босой, но с большим сапогом
в руке; длинный верзила, шедший с кнутом около воза с глиной; наконец, бродячая собака, пробежавшая мимо меня с опущенной головой, — все они, казалось мне, знают, что я — маленький мальчик,
в первый раз отпущенный матерью без провожатых, у которого, вдобавок,
в кармане лежит огромная сумма
в три гроша (полторы копейки).
— Ведь это мне решительно ничего не стоит, — объяснял он смущавшемуся Галактиону. — Деньги все равно будут
лежать, как у меня
в кармане, а года через три вы их выплатите мне.
Все глядели, а я необыкновенное удовольствие ощущал именно оттого, что я проповедую, а бумажка-то у меня
в кармане лежит.
— Слышали! Так ведь на это-то ты и рассчитываешь, — обернулась она опять к Докторенке, — ведь уж деньги теперь у тебя всё равно что
в кармане лежат, вот ты и фанфаронишь, чтобы нам пыли задать… Нет, голубчик, других дураков найди, а я вас насквозь вижу… всю игру вашу вижу!
— Мог. Всё возможно
в пьяном виде, как вы с искренностью выразились, многоуважаемый князь! Но прошу рассудить-с: если я вытрусил бумажник из
кармана, переменяя сюртук, то вытрушенный предмет должен был
лежать тут же на полу. Где же этот предмет-с?
Пашни
лежат запустелые, потому что хотя и пробовали сгоряча на первых порах пахать, но напахали себе
в карман и бросили.
И он принялся быстро перебирать
в памяти все впечатления дня
в обратном порядке. Магазин Свидерского; духи; нанял извозчика Лейбу — он чудесно ездит; справляется на почте, который час; великолепное утро; Степан… Разве
в самом деле Степан? Но нет — для Степана
лежит отдельно
в кармане приготовленный рубль. Что же это такое? Что?
Мысль бежать
в Москву неотступно представлялась его уму. Бежать теперь же, не возвращаясь домой, — кстати, у него
в кармане лежала зелененькая бумажка.
В Москве он найдет место; только вот с паспортом как быть? Тайком его не получишь, а узнают отец с матерью — не пустят. Разве без паспорта уйти?
Несмотря на те слова и выражения, которые я нарочно отметил курсивом, и на весь тон письма, по которым высокомерный читатель верно составил себе истинное и невыгодное понятие,
в отношении порядочности, о самом штабс-капитане Михайлове, на стоптанных сапогах, о товарище его, который пишет рисурс и имеет такие странные понятия о географии, о бледном друге на эсе (может быть, даже и не без основания вообразив себе эту Наташу с грязными ногтями), и вообще о всем этом праздном грязненьком провинциальном презренном для него круге, штабс-капитан Михайлов с невыразимо грустным наслаждением вспомнил о своем губернском бледном друге и как он сиживал, бывало, с ним по вечерам
в беседке и говорил о чувстве, вспомнил о добром товарище-улане, как он сердился и ремизился, когда они, бывало,
в кабинете составляли пульку по копейке, как жена смеялась над ним, — вспомнил о дружбе к себе этих людей (может быть, ему казалось, что было что-то больше со стороны бледного друга): все эти лица с своей обстановкой мелькнули
в его воображении
в удивительно-сладком, отрадно-розовом цвете, и он, улыбаясь своим воспоминаниям, дотронулся рукою до
кармана,
в котором
лежало это милое для него письмо.
— Поэтому я и стоп! — повторил самодовольно Феодосий Гаврилыч. — Я веду коммерческую игру и проигрываю только то, что у меня
в кармане лежит! — заключил он, обращаясь к прочим своим гостям.
Лицо Савелия по-прежнему имело зеленовато-желтый цвет, но наряд его был несколько иной: вместо позолоченного перстня, на пальце красовался настоящий золотой и даже с каким-то розовым камнем; по атласному жилету проходил бисерный шнурок, и
в кармане имелись часы; жидкие волосы на голове были сильно напомажены; брюки уже не спускались
в сапоги, а
лежали сверху сапог.
Он уже отрубил себе от тонкой жердины дорожную дубинку, связал маленький узелок, купил на базаре две большие лепешки с луком и, засунув их
в тот же
карман, где
лежали у него деньги, совсем готов был выступить
в поход, как вдруг приехал новый протопоп Иродион Грацианский.
С этим он взял письмо и карточки и пошел
в почтовую контору. Кроме этого письма,
в кармане Термосесова
лежало другое сочинение, которое он написал
в те же ранние часы, когда послал повестку Туберозову.
В этом писании значилось...
Идет себе и курит, руки
в карманах, один ус на плече
лежит, а другой на грудь свесился.
Заскрипел самый передний воз, за ним другой, третий… Егорушка почувствовал, как воз, на котором он
лежал, покачнулся и тоже заскрипел. Обоз тронулся. Егорушка покрепче взялся рукой за веревку, которою был перевязан тюк, еще засмеялся от удовольствия, поправил
в кармане пряник и стал засыпать так, как он обыкновенно засыпал у себя дома
в постели…
По окончании войны начальство предложило мне продолжать службу, но
в это время у меня
в кармане лежало письмо от Далматова, приглашавшего меня ехать к нему
в Пензу,
в театр.
Жара началась особенная: чуть вечер, весь отряд спать располагается, а мы вперед до утра, за турецким лагерем следить, своих беречь, да если что у неприятеля плохо
лежит — скот ли распущен, лошади ли
в недосмотре, часовые ли зазевались — все нам, охотничкам, годилось. И якши и яман — все клади
в карман! И скоту, и домашним вещам, и оружию, и часовому — всем настоящее место нахаживали.
Жуквич посидел еще некоторое время, и если б Елена повнимательней наблюдала за ним, то заметила бы, что он был как на иголках; наконец, он поднялся и стал прощаться с Еленой; но деньги все еще не клал
в карман, а держал только их
в своей руке и таким образом пошел; но, выйдя
в сени, немедля всю пачку засунул
в свой совершенно пустой бумажник; потом этот бумажник положил
в боковой
карман своего сюртука, а самый сюртук наглухо застегнул и, ехав домой, беспрестанно ощупывал тот бок сюртука, где
лежал бумажник.
— Точно так, сполна получил. Сейчас
в кармане две четвертных бумажки
лежат… Ей-богу!.. Вот хошь у Степаньки спроси…
Телятев. Бешеные. Вот и мне доставались всё бешеные, никак их
в кармане не удержишь. Знаете ли, я недавно догадался, отчего у нас с вами бешеные деньги? Оттого, что не мы сами их наживали. Деньги, нажитые трудом, — деньги умные. Они
лежат смирно. Мы их маним к себе, а они нейдут; говорят: «Мы знаем, какие вам деньги нужны, мы к вам не пойдем». И уж как их ни проси, не пойдут. Что обидно-то, знакомства с нами не хотят иметь.
Когда Рославлев потерял из вида всю толпу мародеров и стал надевать оставленную французом шинель, то заметил, что
в боковом ее
кармане лежало что-то довольно тяжелое; но он не успел удовлетворить своему любопытству и посмотреть,
в чем состояла эта неожиданная находка:
в близком от него расстоянии раздался дикой крик, вслед за ним загремели частые ружейные выстрелы, и через несколько минут послышался шум от бегущих по дороге людей.
— Да мы не на кулаки с тобой драться будем, — произнес он со скрежетом зубов: — пойми ты! А я тебе дам нож и сам возьму… Ну, и посмотрим, кто кого. Алексей! — скомандовал он мне, — беги за моим большим ножом, знаешь, черенок у него костяной — он там на столе
лежит, а другой у меня
в кармане.
— Я положу вам
в карман, — сказал Бенни, протягивая руку к билету, но тот вдруг неожиданно вскрикнул: «Пошел прочь!», — быстро отдернул у Бенни свою руку и, не удержавшись на ногах, тяжело шлепнулся во весь рост о землю и
лежал, как сырой конопляный сноп.
Выношенного ястреба, приученного видеть около себя легавую собаку, притравливают следующим образом: охотник выходит с ним па открытое место, всего лучше за околицу деревни,
в поле; другой охотник идет рядом с ним (впрочем, обойтись и без товарища): незаметно для ястреба вынимает он из
кармана или из вачика [Вачик — холщовая или кожаная двойная сумка;
в маленькой сумке
лежит вабило, без которого никак не должно ходить
в поле, а
в большую кладут затравленных перепелок] голубя, предпочтительно молодого, привязанного за ногу тоненьким снурком, другой конец которого привязан к руке охотника: это делается для того, чтоб задержать полет голубя и чтоб,
в случае неудачи, он не улетел совсем; голубь вспархивает, как будто нечаянно, из-под самых ног охотника; ястреб, опутинки которого заблаговременно отвязаны от должника, бросается, догоняет птицу, схватывает и падает с добычею на землю; охотник подбегает и осторожно помогает ястребу удержать голубя, потому что последний очень силен и гнездарю одному с ним не справиться; нужно придержать голубиные крылья и потом, не вынимая из когтей, отвернуть голубю голову.
И снова началось воровство. Каких только хитростей не придумывал я! Бывало, прежде-то по ночам я, богу молясь, себя не чувствовал, а теперь
лежу и думаю, как бы лишний рубль
в карман загнать, весь
в это ушёл, и хоть знаю — многие
в ту пору плакали от меня, у многих я кусок из горла вырвал, и малые дети, может быть, голодом погибли от жадности моей, — противно и пакостно мне знать это теперь, а и смешно, — уж очень я глуп и жаден был!
Еще дома, за час до отъезда на вокзал, он получил от Тани письмо и не решился его распечатать, и теперь оно
лежало у него
в боковом
кармане, и мысль о нем неприятно волновала его.
Вдруг она вспомнила про вчерашние полторы тысячи, которые
лежали у нее теперь
в спальне,
в туалетном столике. И когда она принесла эти несимпатичные деньги и подала их адвокату и он с ленивою грацией сунул их
в боковой
карман, то всё это произошло как-то мило и естественно. Неожиданное напоминание о наградных и эти полторы тысячи были к лицу адвокату.
У Мишки развивалась мания взяточничества, и он по ночам, во время охватывавшей его бессонницы, по пальцам высчитывал все случаи, когда он мог взять и не взял, а также соображал те суммы, какие у него теперь
лежали бы голенькими денежками
в кармане. Им овладевало настоящее бешенство, и Мишка готов был плакать, потому что у него перед глазами стояли такие непогрешимые и недосягаемые идеалы, как протопоп Мелетий и столоначальник Угрюмов.
Он вспомнил также, что у него
в кармане пальто
лежит полбутылки водки, которую он всегда, даже
в самом пьяном состоянии, запасал себе на утро.
Да ведь он, думаю, и теперь
в пальто у меня
в кармане лежит…
Револьвер долго не лез из узкого
кармана; потом, когда он
лежал уже на столе, оказалось, что все патроны, кроме одного, провалились
в маленькую прореху. Алексей Петрович снял шубу и взял было ножик, чтобы распороть
карман и вынуть патроны, но опомнился, криво усмехнулся одним концом запекшихся губ и остановился.
Бургмейер(слегка усмехнувшись при этом рассказе, а потом вынув из
кармана ключ и подавая его Руфину).
В шкафу… на второй полке
лежит отсчитанная тысяча. Вынь ее и подай мне.
В голове у него помутилось от боли,
в ушах зазвенело и застучало, он попятился назад и
в это время получил другой удар, но уже по виску. Пошатываясь и хватаясь за косяки, чтобы не упасть, он пробрался
в комнату, где
лежали его вещи, и лег на скамью, потом, полежав немного, вынул из
кармана коробку со спичками и стал жечь спичку за спичкой, без всякой надобности: зажжет, дунет и бросит под стол — и так, пока не вышли все спички.
Придя домой, Толпенников боязливо отложил
в сторону этот портфель,
в котором он чувствовал присутствие изученного им дела, осторожно повесил жилет, не решаясь достать из его
кармана золотые и еще раз взглянуть на них, и отвернулся от стола,
в котором
лежали начатые письма к отцу и к Зине.
— Отчего ж несообразна? У тебя, я думаю,
в кармане лежит около того, а чего недостанет, я и
в долг поверю.
Наверно, здесь можно будет достать уроки по хорошей цене, этак рубля по четыре, по пяти…» Чувство довольства охватило его, и ему захотелось полезть
в карман, где
лежали два рекомендательные письма на имя местных тузов, и
в двадцатый раз перечесть их адресы.
Ну, то есть растаял, господа, как мокрый сахар-медович растаял. Куда! и пакет, что
в кармане лежит с государственными, и тот словно тоже кричит: неблагодарный ты, разбойник, тать окаянный, — словно пять пудов
в нем, так тянет… (А если б и взаправду
в нем пять пудов было!..)
Все еще не доверяя себе и своей памяти, он, совсем одевшись уже, для пущего удостоверения, запустил руку
в боковой
карман и пощупал там. — Так и есть!..
лежит…
лежит, проклятое!..
— Вы, конечно, будете столь обязательны и не откажетесь вынуть то, что
лежит у вас
в этом
кармане? — еще мягче, слаще и любезнее предложил он своему «субъекту».